ибо «действительный предмет исторической поэтики есть становление и творческое воспроизведение—историческими эпохами, национальными культурами, отдельными творческими актами — продуктивных

98

вариантов целостности литературного произведения» .

Если рассматривать фантастический мир как категорию исторической поэтики, то тогда программа его изучения предполагает поиск целостности авторского воображения не только в хитросплетениях пусть даже самой изощренной индивидуальной фантазии (хотя и это важно), но и в исторической традиции, так или иначе направляющей фантазию писателя.

Широко известны слова А. Н. Веселовского: «Задача исторической поэтики, как она мне представляется,— определить роль и границы

99

предания в процессе личного творчества» . Эта процедура по необходимости является интертекстуальной. «Цитата берётся не у конкретного интертекстуального текста, а у культуры вообще»¹⁰⁰. Эти слова вполне можно применить и к нашей локальной программе. При этом, как справедливо указывает А. В. Михайлов, слова А. Н. Веселовского «следует разуметь не так, что поэтика ограничивает предание в пределах личного творчества, но так, что и в пределах личного творчества изучает именно продолжающуюся жизнь предания» ¹. Правда, изучение «продолжающейся жизни предания» в различных формах современной фантастики вызывает иногда возражение: не растворяется ли фантастика в своем прошлом? И можно ли изучать современные резко индивидуализированные фантастические миры писателей сквозь призму прошлых эпох, применяя методы не столько литературоведения, сколько фольклористики?

¹  Михайлов А. В. Проблемы исторической поэтики в истории немецкой культуры. М., 1989. С. 15.