фольклорной сказке, выражаясь, в частности, в замкнутости сказочного пространства и неопределенности сказочного времени (по отношению к

историческому). Фольклористы подчеркивают, что время и пространство в

122

сказочном мире «не соотносится с реальным действием» , что

123

«замкнутость времени в волшебной сказке абсолютна» , и поэтому «сказка обладает такой сопротивляемостью, что о нее разбиваются другие формы: они не сливаются. Если же встреча все же происходит, то

124

побеждает сказка» . Все это создает необычайную прочность границы, отделяющей сказочный мир от реального. Эту особенность (прочность границы) наследуют те литературные формы, в которых фантастическое, как и в сказке, жанрово обусловлено—прежде всего литературная сказка и научная фантастика. Естественно, что наследуют уже с изменениями: «В литературной сказке—на фоне фольклорной традиции—происходят смещения. Границы волшебного мира размываются, становятся проницаемыми, и тогда то принципы внешней модальности проникают в сказочное царство, то, напротив, реальная действительность начинает

125

восприниматься сквозь сказочную призму» . Эти слова исследователя поэтики фольклора глубоко справедливы, но надо отметить, что в литературной сказке при всех возможных трансформациях размывание границ волшебного мира происходит все-таки «внутри» этого мира, «внешняя» же граница с реальностью сохраняет свою прочность. Это же (и с еще большей определенностью) можно сказать и о научной фантастике¹.

В этом жанре закрытость фантастического мира столь важна, что даже стала предметом специального изображения, послужив основой распространенного сюжета о полете в космос, длящемся несколько веков. Для сменяющих друг друга поколений потомков первого экипажа

¹  Как замечает Д. Н. Медриш, «сказка и научная фантастика — жанры близкие и полярные одновременно» (Медриш Д. Н. Фольклоризм Пушкина:Вопросы поэтики. Волгоград, 1987. С. 20). Причем полярность этих жанров, как нетрудно убедиться, лишь подчеркивает их близость в сфере поэтики.