отсутствует, то вся эта построенная по фольклорно-сказочным принципам фантастическая картина мира в повести оказывается пассивной. Она сама по себе не может двигать действие. Сюжетообразующую энергию повесть черпает из других источников. Из каких же?

Здесь возникает важная для теории научной фантастики проблема интертекстуального совмещения различных традиций, которые как бы накладываются на фундаментальную (исходную, первичную, но не единственную) волшебно-сказочную структуру. Открывая повесть «Малыш», читатель попадает в сказку, но импульсы для развития действия оказываются несказочными и самыми разнородными.

Посмотрим, как это происходит в «Малыше».

Композиция повести рациональна по-детективному, и это позволяет преодолеть пассивность фольклорно-сказочной картины мира. «Малыш» начинается с загадки, жгучей тайны, что и обеспечивает динамику сюжета. Странные события, происходящие на корабле и вокруг него в те часы, когда Стась остается один, сразу же завладевают вниманием читателя. Загадочное поведение роботов, таинственные голоса и звуки — «Какое-то шуршание, будто ящерица пробежала» (17); «плакал ребенок. Где-то далеко, на другом конце корабля, за многими дверями отчаянно плакал, надрываясь и захлебываясь, какой-то ребеночек. Маленький. Совсем маленький» (22); «— Шура... —простонал совсем рядом хриплый женский голос...» (25),— все это создает достаточно жуткую атмосферу. Эта атмосфера усиливается, когда обнаруживается старый разбитый корабль с погибшими землянами-космонавтами, когда Комов начинает расспрашивать Стася о подозрительных происшествиях на корабле, когда Майка принимается рассуждать о «запахе бывшей жизни» (40) на планете. Эта атмосфера точно отражается в названиях первых трех глав повести: «Пустота и тишина»—«Пустота и голоса» — «Голоса и призраки».

Такая атмосфера хотя и не сказочна в строгом смысле этого слова, но тоже знакома фольклору. В сущности, все странные и жуткие события, открывающие повесть, хорошо укладываются в рамки популярного,