реально. И здесь энергия действия былички («страшилки») заканчивается: «Я испытывал только безмерное облегчение, уже понимая, что с этой минуты бесповоротно кончились все мои кошмары и страхи» (54).

Быличка, как известно, не может быть длинной. Сила ее «страшного» воздействия на слушателя (читателя) обратно пропорциональна ее лапидарности. И Стругацкие, использовав быличный эффект в начале действия, что придало ему не просто динамику, но и экспрессивность, переключают далее ход этого действия в иной план. Момент этого переключения отмечен в четвертой главе повести, когда Стась, убедившись, что его ночные страхи беспочвенны (после публичного появления Малыша на корабле и погони за ним), окидывает взглядом давно привычный и прежде унылый пейзаж: «Планета казалась мне теперь какой-то другой. Что-то в ней изменилось. Появился какой-то смысл в этом тумане, в карликовых зарослях, в скалистых отрогах, покрытых лиловатыми пятнами снега. Тишина осталась, конечно, но пустоты уже не было, и это было хорошо» (67).

Новый смысл—это смысл научно-фантастический. Герои повести быстро разбираются в обстановке. Малыш—человек, ребенок, которого спасли загадочные и могущественные обитатели планеты, но Контакт с ними невозможен (он, вероятно, смертельно опасен для самих аборигенов). Однако именно этого Контакта страстно жаждут Комов и его единомышленники. Так сюжет былички плавно переходит в распространенный научно-фантастический сюжет Контакта (который, заметим кстати, тоже строится на архетипическом противопоставлении «своего» — человеческого—и «чужого»—нечеловеческого—миров). Такой переход быличного в научно-фантастическое не удивителен, если вспомнить, как легко впитывает современная быличка (в рамках самого фольклора) самую что ни на есть фантастическую тематику.

Нас сейчас интересует не само философское содержание темы Контакта, чему в повести посвящено немало страниц и что могло бы составить тему отдельной статьи, а сюжетное оформление действия, в