сослаться на сцену, в которой Малыш (как «ребенок») играет в кубики, но эта игра одновременно есть решение сложной проблемы из «области реализации абстракций в смысле Парсиваля» (155). Стась наблюдает, как в игре Малыша «вырастает сложнейшее сооружение, решительно ни на что не похожее, но тем не менее в своем роде гармоническое и странно осмысленное» (155). И перед тем, как «одним движением» (что очень подетски) смести всю эту конструкцию, Малыш покажет Стасю, где в этом сооружении находятся «узлы остывания», и попросит сообщить об этом специалистам. Гармоническое соединение черт «ребенка» (-У) и «ученого» (У), открывая родовые качества истинного человека, разрешает проблему «родной/неродной», задаваемую сказочной структурой фантастического мира, и показывает направление эволюции образа Малыша, которое схематически выглядит так: ЧП (в начале действия) У -У( в финале). Позиция Горбовского (У-У) и структура жанровых ролей в образе Малыша (тоже У-У в эпилоге), таким образом, закономерно и неслучайно совпадают. Так по-новому преломляется в повести Стругацких идущая еще от Жюля Верна традиция соединения «детскости» и «учености» в изображении героя научной фантастики (например, Паганель), подхваченная следующими поколениями фантастов и повлиявшая на образ ученого в родственных научной фантастике жанрах (Андерсен, Олеша в «Трех толстяках» и т. д.).

Повесть Стругацких «Малыш» интересна и значительна и в непосредственно содержательном плане, демонстрируя возможность тонкой разработки нравственных и философских проблем средствами приключенческой и научно-фантастической поэтики, и в плане формально-поэтическом, показывая, как на основе фундаментальной волшебно-сказочной структуры научно-фантастическое произведение может интегрировать самый различный, порой весьма далекий от сказки материал. У плохих авторов это оборачивается эклектикой, у хороших — раскрывает потенциальные возможности научно-фантастической поэтики, в которой фольклорно-сказочное и литературно-психологическое